IV

Молоко было синюшно-бледным, точно водой разведенное, и странно горчило на вкус. Влад отставил кружку, хлебнув полный глоток, с вопросом вскинул глаза на хозяйку.

– Что сцедить удалось, молодой господин, – она виновато раскинула руки. – Босорка в нашем селе безобразничает, – притихше шепнула она, – вчера у соседки корова давать молоко перестала, сегодня вот к нашей пришло… – она торопливо осенила себя крестным знаменьем. – Тьфу-тьфу-тьфу, не к ночи будет помянуто!

Гряда облаков была белой и мягкой на ощупь. Плыла, отделяя небесную твердь от тверди земной, простиравшейся там, далеко под ногами, куда не долетало дыханье драконово…

Влад осмотрелся.

– Вот там, господин. Вот в той пещере он и обитает… – крестьянин махнул рукой, опасливо покосившись – туда, где, обросшие снежною шубой, к тропинке клонились кусты. – Оттуда приходит, как проголодается… – голос его понизился до еле слышного шепота. – Намедни козу утащил… дьявольское порождение преисподней!

Кейла прыгнула так высоко, как позволяли силы, в полете вынимая из ножен клинок, вспыхнувший под солнцем холодным, мертвенно-серым светом. Черные попятились, отступая. Их было семеро – жавшихся друг к другу фигур, выставивших перед собой короткие, золотом полыхающие клинки.

Масло солнца размазано по

Тонкой корочке неба,

Стекает

С прокаленных жарой

Облаков.

Вязнут ветра

Стальные ножи

В бледно-облачном крошеве.

Солнце

Желто и горько.

Как прогорклое масло

Течет

По хрустящему, ломкому,

Добела раскаленному небу,

С шипением падает,

Испаряясь,

В бездонную

Чашу

Земли.

Плеск.

Рыбная река.

Смолистая вода,

Скользнувшая в песок,

Повдоль дощатого борта

Дубовой лодки.

Снег был хрусток и бел. Кружева его чопорно прикрывали оконную темную стынь. Холод, ночь, покой и забвение…


И свеча на столе в изголовье.

Мои зрительные рецепторы больны и требуют срочной замены. Слой за тускнеющим слоем – мир в моих глазах выцветает и вянет, теряя в сочности красок, ослепительно-белый на солнце, серый в хмарной, тучевой непогоде, черный от ночного бессилия, серебристой луной озаряемый мир. Мои вкусовые рецепторы еще бодры.

Привычное нам историческое реконструкторство как стихийное объединенье людей, увлекающихся воссозданием быта и культуры определенных исторических эпох – возникло во времена позднего СССР. И получилось это отнюдь не в рамках патриотического воспитания молодежи некими государственными объединениями – нет, первые реконы СССР были, как говорят сейчас, эскапистами, уходящими в свой интерес к исторической реконструкции от набившей уже оскомину советской действительности. В некотором роде, это было диссидентство.

Поезд остановился, сыграв стаканами звонкое «дзинь!» День за окном был выжато-бел. Алмазное солнце его стояло в зените, лучами щипало торт за кремовые, ледяные бока. Ветер рванул занавеску, открыв глазам Эрнста непростительно-яркое небо, сочно-синее, припорошенное облачной ватой. Эрнст отвернулся – к белому безмолвию торта, к его шоколадным палаткам, покрытым кристаллами снежного сахара.