Любить Вас можно лишь издалека,
Не подпуская и на выстрел.
Но Вы на расстояние плевка
Подкрались тихо. Слишком близко!

Не чувствую обиды. Только грусть.
Вы победили. Поздравляю!
А Ваш плевок... Переживу. Утрусь.
Уйду. Я в женщин не стреляю.

Эх, недаром Урхо в мирную пору не давал своим людям роздыху! Не даром вколачивал в них воинское правило искепищем рогатины — когда по гузну, когда по хребту, а то и по затылку. Ратники, случалось, серчали да злословили на лютого чудина. Зато, ныне из десятка он троих только и потерял. Да и те, покуда живы были. Двое, правда, изранены тяжко — дня не протянут, а один ничего, небось оклемается. Прочие же целы — ушибы да царапины не в счёт.

Отроки из младшей дружины поспели к Большим вратам в срок. Стерегли их семеро ополченцев, и с толпою горожан одним бы им нипочём не совладать. Обезумевшие от горя да страха люди, готовы были уже снести створы, и себя не помня, ринуться прочь из полыхавшего града. На рогатины киевлян. Княжьи отроки, однако, не позволили. Дружина первой вышла в поле, а с ней союзно привратная стража, да те из ополченцев, кто ещё не растерял разум да храбрость.

Дорога от Малых врат никуда не вела. Пролегая меж рекой и чащей, она упиралась вскоре в топкую болонь, да там и терялась.

В мирную пору по ней на реку за рыбой, либо в лес за дровами да дичью только и ходили. И, всяко пешими, верховых тут прежде отродясь не бывало. Ныне конские подковы впервые звенели о здешние камни.

Ратники сгрудились в распахнутых воротах, но на узкую тропу выезжали по одному, гуськом. Вскачь коней не пускали, а дожидаясь прочих ехали шагом.

До Малых врат духом домчали. Горожане ещё не переполошились. Те, кто повстречался гридням на улице, успевали уступить дорогу, провожая верховых взорами тревожными, однако, от страха пока не обезумевшими.

* * *

Кони древлянской дружины, все взнузданные, под сёдлами, стояли вряд у коновязи на княжем дворе. Чуяли тревогу, но учёные, виду не казали. Лишь переминались с ноги на ногу, да изредка фыркали негромко.

Так же негромко, степенно вели меж собою речи их седоки.

Гридни ожидали, ещё до полудня рассевшись за столом в княжих хоромах. Сидели сняв шлемы, но не глядя на жару, оставались в бронях и при оружии.

Покидая стан, Ольга велела сына брать с собою. Иначе нельзя, место князя — с дружиной! А кабы и желала поберечь, так всё едино присмотреть за ним в опустевшем стане было уж некому. Все за реку ушли, и на изрытом землянками холме остались только двое хворых воев, знахарь при них, да ещё девка Чаруша.

Привет! Не мог дозвониться.

Хриплый? Немного простужен.

Все верно, много курю.

Я завтра - вольная птица.

Дождь. Синий вечер. Желтый фонарь,

Светом пугая сырую хмарь,

Красит бриллиантово струи.

Хочешь, я брошу жизнь на алтарь,

Лишь одного поцелуя.

Натирают и жмут,

Душу мне кандалы,

Видно снова к дождю

Небеса тяжелы,

И летают так низко ангелы.