Как унизительна твоя мне жалость!
Как тяжек милосердия обман!
Больней чем боль кровоточащих ран,
Сильней чем непосильная усталость.


Втоптала в грязь, позволив дальше жить,
Сочувствуя при этом лицемерно,
Когда б и впрямь была ты милосердна,
То потрудилась бы меня добить.

В сортире полночь. Запах хлорки,
Очко, как чёрная дыра,
Здесь суждено мне до утра,
Парашу подвергать уборке.


А, в забубённой голове,
Мелькают дней былых картины:
Пожар страстей, тепло перины,
Да лёгкий завтрак на траве.


И вольные воспоминания,
Вдруг вызывают в этот час,
Запретные для наших ряс,
Почти забытые желания...


В пристанище навозных мух,

Знакомая моя не была блондинкой ни в прямом, ни в переносном смыслах. Иссиня-чёрные волосы в сочетании с большущими серыми глазами. Не знаю, возможно ли такое сочетание в природе. Может, красилась?

В своих землях нурманы градов не ставят. Оно и понятно — единой княжей, либо иной власти промеж них отродясь не бывало, общинами да ватагами живут. Общинникам же их — бондам да карлам, как и повсюду, сподручней по весям селиться. Землица у них скудная, оттого хлебов разных они там не сеят, ячмень разве, да репу ещё. Скотину, правда, разводят — свиней да коров, овец с козами. Более же промыслом кормятся. Зверя бьют, птицу лесную да морскую, рыбу удят. На что при такой жизне грады? Поставят с дюжину избёнок, земляным валом их вкруг обнесут вот и погост. Да, уж больно избёнки-то худые.

В тот вечер к нему, простому иеромонаху, пожаловал с напутствием сам архимандрит Фотий — свидетельство того, сколь пристален обращённый в сторону Киева взор Истинной Церкви. Важность предстоящего служения в землях варваров, наполняла сердце Фомы греховною гордыней, но и она не мешала ему внимать наставлениям архимандрита. Фотий же, по своему обычаю, вёл речь, как умел лишь он — смирено да негромко, но так, однако ж, что всякое изреченное им хоть в мирной келье, хоть на бурливой площади слово отзывалось колоколом в душах и, подобно печати, врезалось в разум.

Осмуд неспешно поднялся, и, поворотясь, выгнул седую бровь. Вон оно что! Шагах в пяти от него стоял Фома. Под грубой накидкой с пришитым к ней островерхим колпаком, мог бы укрыться кинжал, а то и малый меч, однако ж на виду монах держал лишь крепкий, обитый с нижнего конца бронзой, посох, какой, впрочем, в умелых руках — тоже оружие.

Выйдя из княжего шатра, Осмуд замешкался на миг, не ведая, куда поворотить. Ко своей палатке всяко бы не пошёл. В этой стороне мужи от знатных семей киевских обитали, что Осмуда не жаловали, как и он их.

Тебя не умоляю о любви,

Как не прошу о милости господней.

Ни одиночеством, ни преисподней,

Не испугать, когда они в крови.

Когда бригада располагается в месте постоянной дислокации, то для солдата всякий из дней неотличим от любого другого. Солдатские будни на базе унылы и однообразны, как койки в казарме. В такую пору борьба с тоской цвета хаки становится проблемой, куда как более насущной, нежели предполагаемая война с вероятным противником.

Рассветные лучи, подобно шальным и оттого редким стрелам, всё же попадали в окно-бойницу.