Это был выходной день. Залитые светом улицы блистали чистотой. Прибранные в сторонку рекламные щиты пестрели заманчивыми предложениями. В этот уголок заходили спокойные вальяжные граждане, пожелавшие ознакомиться с новинками моды и достижениями промышленности.

Я в твой плен стремился больше, чем на волю,
И попробовать его на вкус хотел.
А теперь биенью сердца вторю.
Пленник твой, быть около посмел.

Ты меня, прошу, бери в него неспешно.
Дай мне ощутить такой момент.
Кто сказал, что узник – это грешно?
Это рай, а я в нем только тлен.

Я живу в твоем плену и жил бы вечно.
Часом мерить это не привык.
Впереди как будто бесконечность,
Только жаль, промчится, словно миг.

Пульс один, и если только ты уходишь,
Не дышу я, кажется, совсем.
Но вернешься, без меня не сможешь,
Потому что сладок этот плен...

По спуску неслось инвалидное кресло. В нем – застывший в неестественной позе человек с выпученными глазами. Его заострившийся нос и синюшные губы говорили о том, что он либо умрет с минуты на минуту, либо уже скончался. Коляска с таким грузом распугивала прохожих серым утром, когда все спешили на работу.

Дымыч курил сегодня что-то отвратительное. Оно душило и вышибало слезу, как дым от прогорающих палых листьев и пластика. Прямо перед столиком, облюбованным Дымычем, разлилась огромная лужа, рыжая и мутная от растворившейся в ней глины. Пашка старательно ковырял канавку, чтобы слить это «озеро» в овражек.

– Пашка, ты шевелись, – требовала Никитишна.

Небосвод что-то хмурый сегодня,
Он навис над уставшей землей.
И манит его осень, как сводня.
Он, глядишь, снова дождик прольет.

А пока гладит ласково ветром,
Предвкушает он свой поцелуй,
А земля уже просит об этом.
Солнца луч, погоди, не ревнуй.

Исстрадалась, растрескалась в жажде,
Просит небо, листвой шелестя.
Нетерпеньем пульсирует: Надо!
Полюбившего тучи дождя.

Нет, не вяжется что-то под солнцем.
Утомленный закатом прибой
Перекличку ведет беззаконно
С почерневшей вечерней водой.

Незастывших следов углубленья
Заливая свинцовой волной,
Он, как ластик, стирает сомненья,
Что так долго терзали порой.

Ненаписанных слов междустрочья
В перекрестье слепого огня.
Разве можем дойти мы до точки,
Где б понятен был полностью я?

Эфемерен закат, нереален.
Он, исчерченный сталью звезды,
Мог бы быть так коварно банален,
Если б мы оставляли следы.

Только все нарисовано маслом.
Очертаний слепые черты
Сообщают: все будет прекрасно.

Я тут почти случайный посетитель
Средь мастеров словесности чужой.
И если что не так, то вы простите,
Но написать хотел бы об одной.

За ней я тенью следую незримой.
Я околдован, есть ли в том вина?
Но чары эти так необъяснимы!
Казалось бы, обычные слова.

Она с любым проста и деликатна,
Как будто бы на равных говорит.
Ведь каждому читателю приятно,
Узнать, как автор для него творит.

Не называют, но скажу я смело
И выражу лишь общее чутье:
Она портала точно королева,
И подтвердят тут мнение мое.

Среди неробких принцев затерялся.

От нетерпенья просто умираю.

Хоть знаю, что сегодня было всё,

Но я прошу, я просто умоляю!

Давай нарушим, хочется ещё…

Ты гуляла сегодня со мной.
Тихой улочкой осени личной.
Мы бродили там ранней порой.
Настроение было отличным.

Запретили с собакой гулять.
Гроздья красные видел рябины.
Мог бы вечно тебя провожать,
Не нашел удержать я причины.

Ты гуляла сегодня со мной.
Хоть разорваны мы расстояньем,
Ты брала бы почаще с собой,
Я б делился с тобою мечтами.

Ну, и где же найдешь ты такого?
Погоди, не спеши отвечать.
Не смотри на меня очень строго,
Ты не сможешь меня поменять.

Разве я повторяюсь банально,
Если день твой на день не похож?
И скажу, так хотел изначально,
Даже, если сам понял, что ложь.

Я на подвиг готов, без проблемы,
Целый свет я у ног положу.
Для меня не возникнет дилеммы,
Я все это не раз докажу.

Если надо, я мир фееричный
За минуты из пыли создам.
Ну скажи то, что я необычный,
Хотя это я знаю и сам…

Да, бываю немного капризен.
Потерпеть это нужно порой.
Идеальности нету по жизни,