06. Смертельный вояж старлея Иванова (Проклятие древнего идола IV)
Громыхнуло так, что подкосились ноги. Показалось, что совсем недалеко взорвался тротиловый завод в конце года с перевыполненным планом. Лавр инстинктивно упал на землю, закрыл голову руками без малейшего желания подняться и посмотреть, что происходит. Загрохотало одиночными и залпами. Затем появились вспышки. Иванов не видел, полыхало сквозь веки, почувствовал, как задрожала земля, как загудели стволы деревьев, и непонятный страх парализовал тело. Если бы из озера полезли черти, он ни сколько бы не удивился.
“Что это так ухнуло: атомная бомба? Ягун-ики нашел склад боеприпасов и дернул за кольцо? А может, я уже в аду? ” – выбирал варианты старлей. Третий вариант ему не нравился больше всего. “С какой стати я должен попасть в ад? Нет у меня таких грехов. Ладно, потом разберемся, должно же ЭТО когда-нибудь кончиться ”.
Смолкло также внезапно, как и началось. Тишина разламывала уши хуже грома.
Старлей сгреб тело в кучу, понюхал землю, пахнуло свежестью. “Обоняние работает, значит, еще жив. Надолго ли?” Открыл сначала один глаз, потом второй. Луна, казалось, висевшая на расстоянии вытянутой руки, прожектором освещала озеро и его окрестности.
Иванов поднялся, инстинктивно подошел к идолу. Разрушенный муравейник был безжизненный, ни одного муравья, ни хромого, ни убогого. Чуть поодаль лежали тела трех бандитов, даже при беглом взгляде угадывалось, что мирские дела их больше не интересуют. У одного глаза белые, как у вареной рыбины, у второго, вообще выкатились и держались на тонких нервах, у третьего ввалились в черепную коробку. Оскал хищников на лице, глубокие полосы пересекали нос и подбородок. Фильмы ужасов по сравнению с такой картиной – детские сказки перед сном.
Старший лейтенант посмотрел на идола. Яркий свет луны озарял лик Чапотанги, в его взгляде улавливалась дьявольская ухмылка.
- Стой, егерь, не дергайся, - как выстрел, голос старшего. - Жив, чертяка.
Иванов превратился в памятник послушанию. Секунды для обдумывания и оценки ситуации. Если, все-таки свершилось то, во что Лавр не мог поверить никогда, и грозный идол все же наказал трех бандитов, то не за прошлые их «заслуги”, а за то, что они пытались завладеть имуществом, в данном случае золотом, которое Чапотанга считал своим (да, просто сказки, не может такого быть). Иванов посмотрел на лица мертвецов, и понял что не прав. “Может. А если не веришь, взгляни еще раз. А старший оказался жив, потому как, он ни при чем, золото не отбирал, как, впрочем, и я”. Поэтому оба остались живы. Логически все выстраивалось, но шансов остаться в живых не добавляло.
- Я предупреждал.
- Чего теперь, придется поменять план.
- Я тоже считаю, что меня надо оставить в живых. Вам одному не выбраться.
- Мне не надо выбираться, меня заберут через три часа, а три часа, я как-нибудь продержусь. Прощай.
Грохнул выстрел, как-то неожиданно и совсем из другого места. Старший даже не шелохнулся, он тоже не ожидал подобного.
“Ягун-ики проснулся. Что же он не попал, мазила?”
Но меланхет, все же помог старлею, дал доли секунды, для действий, что оставляло шанс выжить.
Когда старший инстинктивно повернул голову в сторону выстрела, Иванов бросился наутек, прикрываясь невысоким кустарником. Он ожидал выстрела в спину, запнулся о какую-то корягу, упал, и зазвучал в голове старлея реквием Моцарта по загубленной жизни.
Но выстрел раздался снова со стороны леса. Иванов обернулся назад. Старший стоял в позе столбнячного йога и не проявлял не малейшего интереса к происходящему. Через секунду его тело плашмя рухнуло на землю.
Лавр посмотрел в сторону леса. На опушке стял Ягун-ики спиной к нему на полусогнутых ногах в позе охотника, у которого внезапной прихватило живот. Между ног у него было зажато ружье.
Иванов поднялся, отыскал свое ружье (спасибо, луна), Подошел к телу старшего, оценил попадание: мертв - двести процентов, с такой дыркой во лбу не живут. Обыскал карманы, взял свой нож, хотел прихватить оружие, но не стал, оставив древнему идолу (два проклятия подряд – это уже будет перебор, меланхеты сами разберутся.)
Ягун-ики ждал его на том же месте, так и не решаясь, приблизится к идолу.
- Ты чего так долго?
- В резерве был, оценивал обстановку.
- Что-то долго ты был в резерве, тут чуть основные части не полегли на поле брани. А зачем так стрелял?
- Первый раз не попал, подумал это злой великан Ендарбалык.
- Ну, злой – это точно, но какой же он великан?
- Не знаю, никогда ее видел.
- А по - нормальному нельзя было?
- Боялся, что в тебя попаду, а так наверняка.
- Через жопу стрелять – наверняка?
- У меня так лучше получается.
- У нас тоже все через жопу делается, только Ендарбалыки не переводятся.
Старлей и Ягун-ики возвращались к стойбищу меланхетов. Светало, прохладный влажный воздух бодрил. “Странно, совсем не чувствую усталости, – оценил свое состояние Лавр. - Чего же это я такого выпил, что полон сил и энергии? И спросить страшно после лосинного молока и медвежьего жира”.
Но любопытство взяло вверх.
- Ягун-ики, что у тебя в бурдюке, живая вода? Я чувствую такой прилив сил, что готов принять бой, если на нас действительно нападет великан Ендарбалык, я уделаю его одним пальцем.
- Не вызывай понапрасну это имя.
- Ладно, не буду, - охотно согласился старлей, ну, все - же, Ягун-ики?
Охотник остановился.
- Это плоды куаляке-муаляке.
- Никогда не слышал про такое дерево. А плоды - то, какие: ягоды, фрукты, орехи, шишки?
- Коробочки.
- Хлопок, что - ли?
- Белена, - казалось, меланхет брезговал лишними словами.
Иванов как - будто наткнулся на невидимую стену. Если бы в этот момент кто-то спросил его: Ты что, белены объелся?”, - Иванов машинально вытер бы рукавом губы (а что, заметно?). “Так вот откуда появилось детское выражение: каля – маля? Такие рисунки можно нарисовать, когда вместо манной каши по утрам съедаешь тарелку белены”.
Старлею показалось, что это только цветочки, но он решил идти до конца.
- А жидкое почему?
- Кровь беременных лягушек, пойманных в прыжке (да вы просто звери).
Белена ушла на второй план. “Чья, чья кровь? Кровь?!”
Пропадать, так с музыкой. Старлей пошел напролом.
- А почему эта гадость (по - нашему, вполне приличное пойло) густая, как кисель?
- Смешали с отваром, приготовленным из сброшенной змеиной кожи.
Из правого глаза старшего лейтенанта потекла скупая мужская слеза.
“Не, это уже - ни в какие ворота. Иванов, ты проиграл, всухую. Ну, хоть бы с живой. А тут, даже змея сбросила, как ненужную вещь, а ее отварили и добавили белену, настоянную на крови скачущих беременных лягушек. Кушай, дорогой. Для тебя старались. Ух, жесть. Долой медицину с ее таблетками, порошками и уколами. Спишите рецепт, по столовой ложке в день всем спортсменам: мы хотим всем рекордам наши славные дать имена”.
Лавр почувствовал, как вся бодрящая жидкость с бодростью просится наружу, но Ягун-ики остановил процесс:
- Я пошутил.
И охотник чуть слышно рассмеялся.
“Ну, ты даешь, шутник, а не принял ли ты чего другого, пока меня ждал? Может, тебя Петросяну показать? Ладно, сочтемся, Иванов юмор любит, понимает, ценит и уважает. И помнит!”.
В стойбище еще спали, только Наяна стояла перед входом в свое жилище. Старший лейтенант подошел к девушке, хотел рассказать, о случившемся, но Наяна опередила его.
- Я все знаю, заходи.
Лавр, машинально хотел спросить: "От кого?" - но опомнился. Знает и знает, не надо тратить время. Зашел, снял ружье, положил на скамейку.
- Поешь, я приготовила, - Наяна накрыла на стол: принесла мясо, хлеб, масло, отварной картофель в глиняной миске, кувшин молока.
После долгого перехода и приключений и потрясений, старлей даже не стал спрашивать, чье мясо, от кого молоко и обычный ли картофель или клубни неизвестного происхождения.
- А ты?
- Обо мне не беспокойся, давай, ешь.
Два раза повторять не пришлось.
Наяна не мешала приему пищи, сидела в сторонке и молча смотрела на Иванова.
- Все было очень вкусно, - старлей поблагодарил хозяйку.
- Тебе нужно отдохнуть, ложись, - девушка кивнула на ложе.
После еды, разморило.
- Я только немного вздремну. Разбуди меня часа через два.
Лавр разделся (да, чего тут, Наяна и не в таком виде его видела), нырнул под большое покрывало, закрыл глаза, потянулся в нежной истоме. Скорее кожей, почувствовал, что девушка стоит рядом, открыл глаза. Наяна стояла перед ним совершенно нагая (и когда успела раздеться?). Господи, красота - то какая, - мысленно вырвалось у Лавра, - не там мы, мужики, жен ищем, в лесах надо.
- Ты не устал?
Иванов прочувствовал тональность в вопросе. В нем боролись два чувства: мужское начало и ответственность за непредсказуемые последствия. Схватка разума с плотью проходила с переменным успехом.
“Иванов, тебе же передают желание открытым текстом. Ну, не свинья же ты, не отблагодарить девушку за все, что с тобой приключилось,” – и все сомнения улетели прочь.
- Но не настолько.
Наяна лежала на руке Лавра и выводила пальцем замысловатые фигуры на его груди.
- Не знаю, что это означает, но мне приятно.
- Я наставляю на тебя обереги.
- Отчего?
- От злых сил, от болезней, от бед и несчастий.
- Но, не может, же быть так, чтобы все в жизни было хорошо.
- Почему? Так должно быть.
- Жизнь сложная штука. У вас здесь свои законы, устои, другой уклад. Там, у нас все совсем по-другому. И никакие обереги, к сожалению, не помогут.
- Мне не надо, чтобы всем было хорошо, мне надо, чтобы хорошо было тебе. Повернись на живот.
Наяна продолжила свои пассы.
- Лавр, - она сделала паузу, не прекращая движений, если у нас с тобой родиться девочка, какое бы ты имя хотел ей дать?
Иванов так резко повернул голову в сторону девушки, что чуть не вывихнул шею.
- Тише, тише, товарищ старший лейтенант, не надо так резко с головой, а то никогда не станешь генералом. Я просто так спросила, на всякий случай.
К Иванову нахлынули воспоминания и данные клятвы:
- Назови Муданьзян.
- А если мальчик?
- Тоже Муданьзян.
- Странное имя.
- Это река в Китае, она помогла мне, однажды, выжить и я поклялся, что если будут дети, назову в ее честь.
- У тебя была жизнь полная приключений.
- Бывало. Я тебе обязательно все расскажу, в другой раз. - После паузы. - Я сюда обязательно вернусь.
- Мы уйдем отсюда, в голосе послышались нотки грусти. - После всего этого нам здесь оставаться небезопасно.
- Я тебя все равно отыщу. Не знаю пока как, но обязательно отыщу. Не такая уж она и большая тайга.
Наяна убрала руки.
- Все, спи, я тебя разбужу.
Иванов хотел, еще много чего сказать, но по щелчку девушки погрузился в сон.
Когда Лавр проснулся, его выстиранная и выглаженная (?) одежда стопкой лежала у изголовья. Сверху лежал знаменитый ножик. В голове вихрем пронеслись сладостные мгновения, от которых участилось биение сердца. И так три раза. Когда он оделся, зашла Наяна.
- Тебе надо идти. Мои люди тебе переправят через реку, дальше пойдешь сам. Вот тебе карта, по ней дойдешь до Лысой горы.
Старлей взглянул на протянутый свиток. Не карта, конечно, но сориентироваться можно.
- Спасибо тебе, Наяна за все. Даже не знаю, чтобы со мной было, если бы тебя не оказалось рядом.
- И тебе спасибо (пауза смущения). Верю, что все у тебя получится, и знаю, ничего с тобой не случится. Я приготовила тебе еду, она в мешке. Документы, телефоны и деньги тоже там. Возьми с собой ружье.
- Нет-нет, - отказался Лавр. – В лесу оно вам нужнее. Я как-нибудь выпутаюсь. Да и не собираюсь я ни с кем воевать, у Лысьей горы должны быть уже наши.
- Как знаешь. Иди, Якун-иги ждет тебя у входа, - в голосе Наяны проявились нотки грусти.
Иванов взял мешок, пошел к выходу, остановился, вернулся к девушке, крепко ее обнял, поцеловал (прямо как в военных фильмах: прощание перед уходом на фронт, даже слеза наворачивается), посмотрел Наяне в глаза и покинул гостеприимное жилище.
Ягун-ики и еще двое ждали его. Это были не Игней и Тепаз, которые его спасали, впрочем, какая разница. До реки было приличное расстояние, меланхеты, видимо, немало попотели, когда несли старлея без сознания. Шли молча, разговаривать было не о чем, да и незачем.
На берегу из схрона вытащили лодку, сделанную из цельного ствола огромного дерева. Четырехместный вариант, ручная работа. Сейчас такие не делают.
Старлей посмотрел на быстрое течение.
- Переплывем?
- До этого переплывали. Километр отнесет, пока до другого берега доберемся, еще километр – обратно. Два километра лодку по воде на себе потащим. Привычное дело.
Сели в лодку, погребли с натугой в шесть весел. Лавр чувствовал себя неуютно, тоже вам фон - барон, хоть бы одно весло дали. Пусть не велика подмога, да все же лучше, чем так сидеть без дела.
Добрались, вытащили лодку на берег, передохнуть и проститься.
- Ты хороший охотник Якун-ики. Спасибо тебе за все и за то, что ты спас мне жизнь. И всем передай мою благодарность, особенно, впрочем, ты знаешь кому.
- Ты хороший солдат, - Якун-ики, - пусть тебе всегда будет сопутствовать удача. Иди, у тебя длинный путь.
Лодка отчалила, Иванов долго провожал ее взглядом, пытаясь удостовериться, что меланхеты благополучно достигли своего берега.
С чистой совестью старлей шагнул в неизвестность без малейшего шанса на скорое завершение всей этой передряги.
Но не успел сделать и десяти шагов, как услышал за спиной:
- А ну стой, стрелять буду.
И в доказательство решительных намерений - сухо щелкнул затвор.
“Хорошо, что не сразу прикладом по голове”, - мысленно усмехнулся старший лейтенант и остановился.
я тоже уже ничему не удивлюсь
- У нас тоже все через жопу делается, только Ендарбалыки не переводятся.
Алексей, признайтесь, вам дети названия придумывают?
не пустили на олимпиаду. не пригодится
тяжелая борьба, однако.
очумельцы
Не говори Богам, что ты в беде. Скажи беде, что ты с Богами.
Сам еще как ребенок.
это замечательно!
Не говори Богам, что ты в беде. Скажи беде, что ты с Богами.